О ДВУХ ТЕХНИКАХ ДРЕВНЕРУССКОЙ КАЛЛИГРАФИИ

(ЧАСТЬ II)

Следующая рукопись, которую мы исследовали, — Триодь постная, созданная около 1456 г. выдающимся новгородским каллиграфом Яковом («Яковишкой»). «Грубою и окаянную рукою», как он сам упоминает в сохранившейся писцовой записи, этот древнерусский мастер творил прекрасное и полное нюансов письмо. Перед нами образец замечательного литургического полуустава XV-го века. Этот полуустав несомненно отличается от ритмически более простого почерка Лицевого летописного свода. Но на первый взгляд ничто в этих буквах не противоречит тому, что они также созданы с помощью ширококонечного инструмента с удержанием единого угла наклона пера. Об этом нам говорит и распределение широких и тонких штрихов ровно в тех же местах, что и в простом полууставе, об этом говорят срезы штрихов под одним углом, об этом же говорит и равномерный ритм. Однако мы замечаем и отличия: письмо Якова более статичное и контрастное. И самое главное, что бросается в глаза — необычная форма основного штриха, который расширяется на концах. Обратный энтазис придаёт формам особую элегантность, его любят использовать современные каллиграфы и шрифтовые дизайнеры. И, начиная с Германа Цапфа, мастера, применяющие этот приём в каллиграфии, добиваются его двумя способами. Первый — это нажим, когда начало и окончание штриха проводятся с большим давлением на перо, чем середина. Второй — это вращение пера, когда в середине штриха перо разворачивается на более острый угол, что делает штрих тоньше.

Но техника, которую использовал Яков, была иной. Она если и применяется современными мастерами, то совсем не часто. Внимательное изучение рукописи привело нас к выводу, что для создания такой формы писец в основных элементах дублировал штрихи, накладывая их друг на друга. Об этом свидетельствуют следующие особенности:

1. Колебание толщины штамбов при одинаковом (горизонтальном) начале и окончании этих элементов. Толщина штрихов варьируется, что было бы странным при работе широким пером. Особенно явно это видно в буквах с двумя или тремя штамбами, когда один из них может быть существенно уже соседнего.

2. Значительная разница в ширинах между широкими штамбами основных букв и узкими штрихами надстрочных знаков. Такое же существенное отличие — в ширине концевых букв. Кроме того, и некоторые буквы основного письма (например, «Ѳ») выглядят существенно светлее остальных. Причина как раз в том, что в этих случаях не используются дублирующие штрихи.

3. Неточности письма. В основных элементах время от времени обнаруживается несостыковка в параллельных друг другу штрихах. Такое было бы совершенно невозможно, если бы не использование пера меньшей ширины.

4. Затемнения в середине штрихов. Это особенно хорошо заметно при рассмотрении листа на просвет, но даже по обычным фотографиям видно, что в местах наложения двух параллельных штрихов скапливается краска, что приводит к большей насыщенности цвета центральной части штамба.

Что даёт писцу такой приём? Во-первых, то самое расширение на концах штамбов, которое делает графику основных элементов более интересной и усложняет ритм письма в целом. Во-вторых, усиливается контрастность шрифта, а за счёт этого буквы приобретают более торжественный характер (здесь можно увидеть некоторую аналогию с заголовочными начертаниями современных шрифтов). Таким полууставом выполняли наиболее важные богослужебные рукописи (отсюда и название «литургичекий полуустав»), а значит, торжественность письма и сложный ритм — как раз те цели, которые ставил перед собой каллиграф.

Кроме дублирования штрихов писец Яков пользуется и теми приёмами, которые известны нам по простому полууставу. Так, при выполнении горизонталей букв «Д», «Ш» и соединительного элемента «И» мастер менял угол наклона пера для увеличения толщины штриха. Однако этих изменений угла совсем немного, в основном Яков выдерживает постоянный наклон в 10°. Использует Яков и вращения пера (например, в выносных элементах «З» и «У»), но также не слишком значительные. Нет необходимости у Якова и работать неполной шириной пера в надстрочных знаках — они получаются более светлыми естественным образом.

Можно заметить, что дублируя штрихи, писец выполняет большее количество движений, чем при обычной технике работы ширококонечным пером (как в полууставе Лицевого летописного свода). В таком письме, с дублирующими штрихами, появляется также особая необходимость в отдельных тонких штрихах-засечках, ограничивающих штамбы букв сверху и снизу и объединяющих штрихи в одно целое. Это усложнение работы, связанное с проведением большего количества линий, в каком-то смысле компенсируется отсутствием необходимости часто изменять угол наклона пера или выполнять сложные вращения инструментом для того, чтобы добиться нужного ритма или создать определённую форму. Так, треугольные засечки Яков выполняет простыми движениями вниз, в то время как писцу Лицевого летописного свода для подобной формы приходилось совершать сложные манипуляции с переходом пера на уголок.

Таким образом, в рассмотренных нами образцах подход писцов к технике значительно отличается. Если в первом случае контраст возникает из естественного распределения толщин при работе ширококонечным пером, то во втором писец намеренно усиливает контраст, выполняя дополнительные штрихи. Ритм письма получается более разнообразным при общей равномерности. В целом сохраняется характерное для ширококонечного инструмента чередование широких и тонких линий и принцип «одинаковое направление линий — одинаковая их толщина».

Третья рукопись, рассмотренная нами, — Апостол-апракос, переписанный каллиграфом Марком в самом конце XIV века (1391 год). Письмо этой рукописи представляет собой поздний устав со всеми его характерными особенностями. Буквы его массивные, контрастные, угловатые, стремящиеся к форме прямоугольника. Письмо очень тщательное, качественно исполненное.

Нестабильная ширина штамбов, варьирующаяся от буквы к букве, помогает определить технику аналогичную технике письма предыдущей рукописи. Однако в отличие от писца Якова, который использовал два параллельных штриха, Марк составляет основные элементы букв из трёх штрихов. Этот вывод подтверждается наблюдениями за особенностями письма. Так же, как и в рукописи Якова, мы находим здесь ширину штрихов надстрочных знаков, значительно отличающуюся от ширины штамбов основного письма. Встречаются и несостыковки проведённых писцом параллельных линий. А достаточно светлый цвет чернил данной рукописи позволяет увидеть, как отдельные штрихи накладываются друг на друга, создавая затемнения в местах наложения. Кроме того, обращает на себя внимание характерная форма буквы «Ѡ», основные штрихи которой имеют гораздо меньшую толщину, чем штамбы других знаков. Да и сама форма некоторых букв этого устава такова, что создать её, используя обычную технику работы ширококонечным пером, без многочисленной дорисовки практически невозможно. Поэтому современные каллиграфы, пытающиеся копировать подобные почерки, вынуждены прибегать к сложным приёмам работы пером.

Марку также часто приходилось менять угол наклона пера, но как правило, он использует только два положения: 0° — для вертикальных элементов и 90° — для горизонталей. Треугольные засечки выполнялись мастером без сложных манипуляций пером, также как и штамбы — в три отдельных штриха. Можно сказать, что каллиграф выполняет больше движений, но сами эти движения проще.

Используемые Марком технические приёмы позволяют ему создать буквы сложной конструкции. Например, в широкой «О» внешний контур представляет собой овал, а внутренний близок к прямоугольнику. Форма знаков перестаёт быть естественным результатом свободных движений руки. Марк строит буквы из многочисленных кирпичиков-штрихов, и такие, составленные из множества линий, буквы получаются статичными, массивными. В этом уставе элементы букв, одинаковые по направлению, уже не обязательно одинаковы по толщине. Появляются буквы с перевёрнутым контрастом, в которых наиболее широкими элементами оказываются не вертикали, а горизонтали. Однако такие знаки не выпадают из ритма, а являются частью общей сложной графики позднего устава.

Техника письма, с которой мы сталкиваемся в рукописях Марка и Якова, весьма необычна и на первый взгляд не имеет аналогов в мировой каллиграфии. Возможно, подобным образом выполнялись средневековые латинские версалы и византийские заголовочные надписи. Однако эта тема требует отдельного исследования. Тем не менее с большой долей вероятности можно утверждать, что для основного письма книги (не заголовочного) техника эта довольно редка, а, возможно, и вовсе характерна только для кириллицы.

Такая уникальность подразумевает отсутствие выработанной терминологии. К чему отнести данную технику? К письму или рисованию?

Если мы попытаемся применить к почеркам Якова и Марка формальный метод Э. Катича и Г. Ноордзея, согласно которому при письме каждый значимый элемент буквы должен создаваться одним движением, а при рисовании (леттеринге) возможны несколько движений, то данные кирилловские почерки окажутся рисованными. Едва ли можно согласиться с таким утверждением.

Как мы помним, Геррит Ноордзей настаивает на значимости отдельного штриха при письме, его различимости. В нашем случае иногда штрих бывает сложно различить (особенно в уставе Марка, где в штамбах накладываются друг на друга три штриха), однако он не потерян в массе других, а продолжает оставаться значимым, определяющим форму. По окончаниям штрихов, их динамике, общему ритму мы видим, что буквы выполнены ширококонечным пером, а не каким-либо иным инструментом. При внимательном рассмотрении можно различить и составляющие букву движения, что мы собственно и сделали, когда создавали схемы дуктов. В почерках Марка и Якова каждый элемент состоит из вполне конкретного количества вполне конкретных штрихов. В отличие от рисования, при котором последовательность, направление и количество штрихов для создания каждой буквы произвольны, в рассматриваемых нами рукописях каждая буква состоит из строго определённого числа штрихов. Так, буква «М» в почерке писца Якова пишется в 10 движений, а в почерке Марка — в 17 . Эти движения настолько стандартны, что даже при неточностях письма каллиграф чаще всего не добавляет лишние штрихи, которые могли бы скрыть промах. Поэтому даже для устава, выполненного Марком, можно выделить дукты, составить схемы, что совершенно невозможно в случае букв рисованных.

В рукописях Марка и Якова мы несомненно имеем дело с письмом, а не рисованием. Поэтому надо признать, что существующая терминология исследователей латинского письма не совсем подходит для письма кирилловского. Западные исследователи просто не сталкивались с техникой, подобной технике Якова и Марка, в текстовых почерках. Исходя из этого мы считаем возможным предложить следующие определения.

Письмо — способ изображения графем, при котором штрих является определяющим для создания формы, количество штрихов для каждого элемента знака ограничено и постоянно, а форма оказывается зависимой от инструмента письма.

Рисование (леттеринг) — способ изображения графем, при котором форма слабо зависит от отдельного штриха, а количество и характер движений, совершаемых для создания этой формы, нерегулярны.

Такие определения позволяют избежать формального подхода «один элемент — один штрих». И в то же время мы предлагаем вполне ясные критерии, позволяющие на практике различать две техники. Многие авторы, которые затрагивают данную тему, говорят о большей выразительности рисованных букв, о большем присутствии в них индивидуальных авторских особенностей. У исследовательницы рисованного шрифта Николет Грей в её книге The history of lettering читаем, что рисованными она называет буквы, в которых форма становится важнее читаемости. Но как определить эту грань? Противопоставляется ли читаемость форме, например, в работах Германа Цапфа, многие из которых созданы в технике рисования? В наших же определениях мы делаем акцент на системности письма, его упорядоченности в сравнении с нерегулярным рисованием. Если каллиграф создаёт букву «М» в большинстве случаев в 17 штрихов, значит мы имеем дело с письмом. Если же всякий раз количество и характер движений при создании одной и той же буквы будут индивидуальны, то мы можем говорить о рисовании.

Но всё-таки техника письма Марка и Якова заметно отличается от техники письма Лицевого летописного свода, и это своеобразие требует своего определения. Нужное мы обнаружили в одной из работ Эдварда Джонстона. Говоря о латинских версалах, сходных по технике с письмом Марка и Якова, Джонстон использует термин «составные буквы» (compound letters). Он относит к ним знаки, «широкие части которых построены из двух штрихов». Как правило, в версалах, в отличие от письма Марка и Якова, кроме основных штрихов, формирующих конструкцию буквы, используется ещё и заполнение (закрашивание оставшегося белого). Вероятно, поэтому Джонстон не называет такие буквы письмом. Но всё же он подчёркивает, что их скорее можно отнести к свободно написанным, чем к нарисованным. Составные буквы противопоставляются в его работе простым буквам. Джонстон пишет: «В простых... все штрихи — это штрихи одиночные, в составных все широкие части состоят из двух или более штрихов». Таким образом, мы находим определение, подходящее для описания реалий кирилловского письма. Буквы Лицевого летописного свода могут быть названы простыми, а буквы, выполненные Яковом и Марком — составными. А исходя из предложенных нами ранее определений письма и рисования, мы можем обозначить технику их создания как простое и составное письмо соответственно.

Кроме выделения дуктов и уточнения вопросов терминологии мы провели эксперименты по написанию текста одного объёма почерками рассмотренных нами рукописей. На основе этого опыта можно сделать предварительные выводы о скорости письма. Полученные нами результаты таковы: скорость исполнения составного письма с двумя параллельными штрихами в 2,4 раза медленнее, чем простое письмо Лицевого летописного свода, а скорость написания составного устава с тремя параллельными штрихами в 3,7 раз медленнее того же простого полуустава.

Итак, анализ письма трёх кирилловских рукописей позволяет нам сделать вывод, что древнерусские каллиграфы в период второй половины XIV–XVI вв. использовали по крайней мере две техники работы ширококонечным пером. Особенность одной из этих техник вызвала необходимость уточнения и переработки существующей на сегодняшний день каллиграфической терминологии. В результате чего мы предлагаем называть эти техники простым и составным письмом. Составное письмо, то есть то, в котором широкие части букв создавались несколькими накладывающимися друг на друга штрихами, применялось как в уставных рукописях, так и в наиболее торжественных полууставных. Вероятно, выбор той или иной техники диктовался значимостью конкретной рукописи. Во всяком случае косвенно на это указывает скорость исполнения. На основе экспериментов нами было установлено, что составное письмо требовало в 2–4 раз больше времени, чем простое письмо. Конечно, наши измерения могут быть не совсем точны, так как опыт современного каллиграфа довольно сильно отличается от опыта средневекового писца, но тем не менее мы можем утверждать, что составное письмо было значительно более медленным и трудозатратным. Это вывод подтверждает и распространённый тезис об ускорении письма при переходе от устава к полууставу на рубеже XIV и XV вв. (ведь поздний устав был в основном составным, а большинство полууставных рукописей выполнялись простым письмом).

Результаты экспериментов и анализ терминологии не дают нам возможности согласиться с распространённым мнением о рисованном характере славянского устава. В отношении позднего устава XIV столетия на наш взгляд правильным будет употребление термина «составное письмо». Что же касается более раннего устава, то, хотя существование рисованных почерков нельзя пока полностью исключить, по предварительным наблюдениям там также использовались простое и составное письмо. Причём обе техники сосуществовали уже с самого первого этапа развития древнерусской книжности. Однако вопрос о точном времени появления обеих техник, а также о причинах и источниках их возникновения требует дополнительного исследования.

Выявление техники составного письма позволяет сделать заключение, что в Древней Руси письмо развивалось не только в сторону упрощения форм и ускорения. Сосуществование двух техник каллиграфии свидетельствует о том, что графически более сложные почерки чередовались с более простыми или развивались параллельно с ними. Форма же букв подчинялась не только и не столько удобству и простоте письма, сколько определённому идеалу красоты, который стремился воплотить древнерусский писец.

Авторы выражают благодарность сотрудникам Отдела рукописей Российской национальной библиотеки, и в особенности Евгению Ляховицкому, за содействие в проведении исследования и помощь в фотографировании рукописей.