Рукописная книга: традиция и современность
Валентин Голубев

СКАЗАНИЯ ОБ ИКОНАХ
В СЛАВЯНО-РУССКОМ КНИГОПИСАНИИ

Сказания об иконах – это определенный жанр, у которого есть вполне конкретная задача: рассказать о явлении чудотворного образа и засвидетельствовать его чудотворность. Практика собирания сведений о чудесах, несомненно, приводила к разрастанию нарратива за счет новых историй о чудотворениях. Их становилось все больше. Существует множество сказаний о различных чтимых русских средневековых иконах – Абалацкой, Ватопедской, Владимирской, Выдропусской, Гребневской, Иверской, Колочской, Курской-Коренной, Оранской, Святогорских, Страстной, Тихвинской, Толгской, Федоровской, Шуйской и прочих. Естественно, у нас нет возможности рассказать о каждой из них. Остановимся лишь на 3-х сказаниях о наиболее известных иконах (Владимирской, Тихвинской и Казанской). и на примере этих памятников рассмотрим типовые жанровые черты текстов и сопутствующих им миниатюрных циклов.
Владимирская икона Божией Матери. Константинополь, первая треть XII века. (ГТГ, № 14243)

СВИДЕТЕЛЬСТВО ЧУДА

Списки сказаний о чудотворных иконах по характеру текста и иллюстративному материалу можно охарактеризовать как своего рода документ и свидетельство подлинности. С одной стороны, такую оценку можно дать любому повествовательному тексту допечатной эпохи, сюжет которого рассматривался как нечто, свидетелем чего был сам автор или те, от кого он это слышал его или у кого читал. Однако в сказаниях присутствуют дополнительные акценты, отражающие желание составителей придать повествованию в каком-то смысле протокольный характер. Эта документальность отразилась и на художественном оформление сказаний.
Благодарственное моление перед Владимирской иконой Божией Матери после победы над булгарами. Миниатюра. Радзивиловская летопись. Конец XV века. (БАН, 34.5.30)
Например, в одном из рукописных сказаний о Тихвинской иконе Богоматери (БАН, Арх., № 1572, л. 167–188) в изложении «Чуда о построении паперти» (встречается с середины XVI века) содержатся достаточно подробные сведения о строительном процессе монастырского Успенского собора. В частности, говорится, что кирпичников и каменщиков набирали «на поспех», а при строительстве пользовались «государевым чертежом»: «Начаша копопати (sic!) ров подошевную по государеву чертежу Божиею милостию и Пречистые Богородицы помощию подошвы вели по всем стенам по западной, и по полуденои, и по сиверной». Естественно, главной идеей «чуда» является свидетельство о спасшихся под завалами обвалившейся паперти рабочих, однако дополнительные сведения о ходе строительных работ расширяют пространство действия, придают ему большую вещественность и значительность.

Иногда миниатюры сказаний отражают точные реалии своей эпохи, в чем можно видеть тенденцию к документальности. В 70-х годах XVI века мастерами круга кремлевской мастерской митрополита Макария были созданы миниатюры к «Повести на сретение Владимирской иконы», которая вошла в состав Лицевого летописного свода. В цикле из 115 миниатюр стоит обратить внимание на изображение самой чудотворной иконы. Здесь заметен ответственный подход иконописцев, отразивших убранство чудотворного образа: на одних миниатюрах изображена ткань-пелена, подвешенная к нижнему краю иконы, а в других случаях икона с подвесной пеленой поставлена в киот с килевидным верхом – в подобном киоте икона располагалась в Успенском соборе Кремля.

ВЕРНОСТЬ ДОГМАТУ

Во многих вариантах сказаний о различных иконах содержатся пассажи антииконоборческого характера. Традиционно в жанровом отношении эта полемическая тема восходит к византийской литературе послеиконоборческого периода. Принцип построения повествования обычно типичен: нечестивец бывает наказан за свое посягательство на священный образ. Это же клише используется и при описании чудес во время битв или осад, когда надвратная икона, поврежденная во время военных действий противников, карает их. Таково, например, чудо иконы Богоматери «Знамение» в битве новгородцев с суздальцами.

В русских сказаниях апологетическая идея иконопочитания передается также через ссылки на византийские источники. При этом первичной задачей являлось установление связи с византийской традицией, ее святынями. Поэтому в средневековой русской литературе известно много чудес, когда икона сама выбирала себе место, переносясь из Палестины в Константинополь, из Константинополя в Рим, затем обратно в Константинополь, а конечным пунктом странствия святыни становилась Русь.

С защитой догмата иконопочитания иногда связывают формирование ранней версии «Сказания о Тихвинской иконе»: «Сказание» послужило аргументом невинности и благонамеренности упоминающихся в одной из первых редакций попа Василии и сына его Степана. Здесь мы встречаемся почти что с детективной историей.
Тихвинская икона Божией Матери. Миниатюра. «Сказание об иконе Богородицы Тихвинской». Россия, 1780-е годы. (РНБ, ОЛДП. F. 38)
Конец XV века, когда, собственно, и было создан один из первых текстов сказания, ознаменовался идеологической борьбой Новгородского архиепископа с ересью жидовствующих. Здесь много различных подводных течений: исследователи указывают на особую остроту противоречий между официальной иерархией, заволжскими старцами, монашескими партиями нестяжателей и иосифлян, новгородским белым духовенством. В клубке противоречий слились имущественные претензии московского великокняжеского двора на церковные земли, вопрос о роли великокняжеской власти в отношении к церковной, идеи местного новгородского сепаратизма, вопрос о сущности и необходимости иконопочитания.

Суть обстоятельств была такова: Новгородский архиепископ с особенной жестокостью расправился с новогородскими еретиками. Из обличений в адрес жидовствующих было известно, что они обычно усиленно скрывали свои взгляды, притворяясь последовательными и благочестивыми прихожанами. Часто еретические идеи увлекали именно «попов» – то есть представителей женатого белого духовенства. Однако, согласно редакции А «Сказания о Тихвинской Одигитрии», пречистенский поп Василий и сын его Степан к подобным вольнодумству и святопреступлениям (то есть к ереси жидовствующих, отвергавших почитание святых икон – В. Г.) причастны не были. Напротив, во время церковного пожара они спасли из огня икону Богоматери, подтвердив свою верность догмату иконопочитания через благочестивое отношение к святой реликвии. Вероятно, сведения о церковном пожаре и спасенной иконе могут быть преднамеренной самозащитой попа Василия. Иначе говоря, священник с сыном как бы засвидетельствовали свою верность иконопочитанию, а значит и непричастность к иконоборческой ереси жидовствующих, равно как и верность архиепископу и признание его прав на церковную землю.

СЛОЖЕНИЕ НАРРАТИВА

В основе всех известных редакций различных сказаний лежит нарратив – устное или письменное предание, распространяемое в различных редакциях, дополняемое и редактируемое.

Естественно, как и многие другие литературные памятники известные в многочисленных списках, тексты сказаний различны п своему составу, однако имеют определенную структуру и подчиняются общим принципам жанра.
Фрагмент (начало) «Сказания о Казанской иконе Божией Матери». Россия, XVII–XVIII века. (РГБ, ф. 272, № 356)
Часто сборники сказаний предваряются вступительной статьей назидательного характера. Здесь могут помещаться рассуждения о древнем византийском наследии, о пользе иконопочитания, иногда дается подробное описание чудотворного образа (его размеры, иконография, украшения). Обычно статью предваряет миниатюра-фронтиспис с изображение чудотворной иконы в лист. Далее могла помещаться служба чудотворному образу. После нее шло изложение сказания, включающее обстоятельства появления иконы, ее первых чудес и прославления. В последней части помещались поздние чудеса, и чем позднее создавался сборник, тем более объемной могла становиться заключительная часть.

Иногда сам центральный текст сказания разрастается за счет новых деталей, конкретизирующих обстоятельства того или иного события. Например, к середине XVII столетия в повествование о Тихвинской иконе стали включаться молитвенные обращения (народа, священнослужителей) к Богоматери или святым. Такова молитва жителей Тихвинского посада (приводится в тексте «Сказания» после рассказа о чудесном обретении церковного сруба и иконы Богоматери на другой стороне реки Тихвинки): «О всемилостивая християнская надежда и заступнице, и скорая помощница всем призывающим тя верою...».

Важной организующей авторитетной моделью для различных сказаний (о Владимирской и Тихвинской иконах, например) послужила сюжетная модель Памяти Великого акафиста («Повести о неседальном»). Именно с ней в жанровом отношении связаны эпизоды с чудесным спасением града или обители.

ТЕКСТ И ИЗОБРАЖЕНИЕ

Жанровое влияние самого Великого акафиста заметно в гимнографии служб богородичным иконам, а также в миниатюрах с соборной молитвой и поклонением чудотворному образу, перекликающихся с иконографическими изобразительными циклами Великого акафиста.
Фрагмент «Сказания о Казанской иконе Божией Матери». Россия, XVII–XVIII века. (РГБ, ф. 272, № 356)
Изображения чудес, входящих в циклы сказаний о чудотворных иконах существовали не только в виде лицевых миниатюр, но и в циклах настенных росписей, в качестве клейм, обрамляющих средник со списком чудотворной иконы. Нельзя говорить только о рукописях, или только об иконах. Это единое культурное пространство.

КНИЖНАЯ ТРАДИЦИЯ СКАЗАНИЙ О ЧУДЕСАХ

Во второй половине XVII века происходит ряд важных процессов в религиозной жизни Московского государства. На фоне церковной реформы, стилистических и богословских поисков происходит развитие мариологии в рамках культовых практик Русской Церкви. Политика символического укрепления значимости Московского престола, как царского, так и патриаршего, способствовала процессу «собирания» святынь и реликвий.

В частности, можно вспомнить прибытие чудотворной иконы афонского Хиландарского монастыря, именуемой «Троеручица». Симон Ушаков (1626–1686) пишет список Елеусы Киккской – другой известной святыни.

Помимо этого, происходит и сбор сведений о христианских реликвиях. Один из результатов этой исследовательской работы – сборник «Солнце Пресветлое», написанный в 1715–1716 годах сторожем кремлевского Благовещенского собора Симеоном Моховиковым. Для сборника, как допускают исследователи, были изготовлены гравюры Григория Тепчегорского. Задачей художника и писателя было создание полного свода чудотворных икон Богоматери, почитавшихся не только в России, но и в других христианских землях.
Ченстоховская икона Божией Матери. «Солнце Пресветлое». Москва, 1715–1716 годы. (НБ МГУ, № 10536-22-71)
Несомненно, что тут не обошлось без украинского влияния. В частности, в Москве были знакомы со сборником архимандрита черниговского Елецкого монастыря Иоанникия (Галятовского) (ок. 1620–1688) «Небо новое». Это был своего рода восточнохристианский вариант мариологических постриденстких штудий, которыми отличалось католическое благочестие с эпохи Контрреформации. То есть прототипом сборника Галятовского был, по всей видимости, «Атлас Марии» («Аtlantе Маrianо») баварского иезуита Вильгельма Гумпенберга (1609–1675), изданный в конце 1650-х годов.
Рама к иконе «Богоматерь Владимирская» со сводом богородичных икон. Мастер Иван Дорофеев. Москва, 1722 год. (Частное собрание)
Также можно вспомнить «Огородок Марии Богородицы» Антония (Радивиловского) (1620–1688), сказания о чудесах икон и другие образцы. В результате на каждой странице книги расположилась гравюра Тепчегорского с изображением иконы Богоматери, а рядом – текст Моховикова с краткими сведениями о дате и обстоятельствах явления иконы и происходивших от нее чудесах. Причем отдельные образы были созданы Тепчегорским лишь по литературным описаниям из книги «Небо новое» – например, изображения Богоматери Евтропьевской, Яскинской, Галанской, Тумбовской и некоторые другие. Отсутствие явного образца заставило Тепчигорского воспользоваться другим наглядным материалом – западными гравюрами.
БИБЛИОГРАФИЯ

1. Бандиленко Е. А. Икона «Богоматерь Тихвинская, с житием и деяниями» (к вопросу о составе клейм) // Государственные музеи Московского Кремля. Материалы и исследования. Вып. 8: Русская художественная культура XVII века. М., 1991. С. 83–96.

2. Горшкова В. В. Иконы Толгской Богоматери со «Сказанием» в музейных коллекциях Ярославля // Сообщения Ростовского музея. Вып. 5. Ростов, 1993. С. 92–95.

3. Гребенюк В. П. Лицевое «Сказание об иконе Владимирской Богоматери» // Древнерусское искусство. Рукописная книга. М., 1972. С. 338–363.

4. Дилигул E. С. Рукописная традиция Сказания о Тихвинской иконе Богоматери в XVII в. // Петербургский исторический журнал. 2018. № 3 (19). С. 259–266.

5. Добрякова О. И. Сказание об иконе Толгской Богородицы: редакции и списки // Источники по истории реставрации и изучения памятников русской художественной культуры. XX век: По материалам научной конференции 6–10 августа 2003. М., 2005. С. 62–74.

6. Кириллин В. М. Сказание о Тихвинской иконе Богоматери «Одигитрия». М., 2007.

7. Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л. 1947.

8. Мильчик М. И., Шалина И. А. Икона «Богоматерь Тихвинская с 26-ю клеймами чудес» и ее автор Родион Сергиев // Русские исторические деятели в иконе. Тезисы докладов научной конференции. Декабрь 1989 года. М., 1995. С. 40–43.

9. Образы огня в христианском искусстве. Памятники XVII–начала XX века = The symbolism of fire in christian art. Artworks of the 17th–early 20th century: [Каталог выставки]. М., 2019.

10. Панина Н. Л. К датировке миниатюр «Книги об иконе Тихвинской» из фондов ГПНТБ СО РАН // Сибирский филологический журнал. 2010. № 1. С. 19–25.

11. Панина Н. Л. «Книга об иконе Богоматери Одигитрии Тихвинской»: расширение наративного пространства авторитетного текста // Сибирский филологический журнал. 2013. № 1. С. 19–23.

12. Спирина Л. М. Лицевая рукопись «Сказание об иконе Богоматери Одигитрии Тихвинской» из собрания Сергиево-Посадского музея-заповедника // Макариевские чтения. Вып. 16: Христианская символика. Материалы XVI Российской научной конференции памяти святителя Макария. Посвящается 600-летию Можайского Лужецкого Богородице-Рождественского Ферапонтова монастыря. Можайск, 2009. С. 413–434.