Рукописная книга: традиция и современность
алексей гудков
ПИСЕЦ-КАЛЛИГРАФ В КНИЖНОСТИ, ИСТОРИИ И ИСКУССТВЕ ХРИСТИАНСКОГО ВОСТОКА

На протяжении веков труд каллиграфа-переписчика являлся одним из краеугольных камней традиционной христианской культуры, книжной в своей основе. Уже в Библии Сам Творец предстает в качестве вышнего Писца, Начертателя, вписывающего имена праведников в Книгу Жизни и вычеркивающего из нее имена грешников. Так, в Книге Исход читаем: «Господь сказал Моисею: того, кто согрешил предо Мною, изглажу из книги Моей» (Исх. 32:33). На библейских страницах данный образ встречается довольно часто, но больше всего он характерен для самой таинственной из книг Библейского канона – Откровения Иоанна Богослова (Апокалипсиса): Исх. 32:32; Пс. 55:9; 68:29; 86:6; 138:16; Ис. 4:3; Дан. 12:1; Мал. 3:16; Лк. 10:20; Флп. 4:3; Откр. 3:5; 13:8; 17:8; 20:12, 15; 21:27, 22:19. Кроме того, согласно книгам Исход и Второзаконие, Господь дважды начертал на высеченных Моисеем каменных скрижалях Десять заповедей, ниспосланных пророку на горе Синай и помещенных впоследствии в Ковчег Завета: Исх. 31:18; 32:15–16; 34:1–4; Втор. 10: 1–5.

Бог дарует Моисею Скрижали Завета. Фрагмент миниатюры. Книга пророков с толкованиями. Писец и художник Максим Прянишников. Городец, 1888 год. (РГБ, ф. 242, № 187)

У входа в храм со свитком и тростью в руках часто изображается архангел Гавриил, при этом надпись на свитке гласит: «держа в руке трость скорописца, отмечаю приношения входящих; усердных храню, а неусердных наказую скоро».

Архангел Гавриил. Фреска. Паперть церкви Казанской иконы Божией Матери, живопись середины XVIII века. Устюжна

По слову прп. Ефрема Сирина, к каждому человеку приставлен незримый писец, который записывает в свиток все его слова и деяния на Судный день.

В одном из ветхозаветных апокрифов упоминается «рукописание Адама» – расписка, которую Адам дал дьяволу и где было написано: «Чья есть земля, того и аз и чади моа». «Дьавол же взем рукописание адамле, сокры и в Иордан под каменем, где Христос крестился». Расписка находилась под камнем, пока крестившийся в Иордане Христос не сдвинул камень и не уничтожил ее. В первом тропаре шестой песни канона утрени седьмой недели по Пасхе читаем: «Распинаем Владыко гвоздьми, клятву убо яже на нас очистил еси. Копием же пробордаем в ребра, адамово рукописание раздрав, мира обновил еси».

Согласно преданию, отраженному в «Хронике» Георгия Амартола IX столетия, изобретателем письма (еврейских букв) и, соответственно, первым писцом среди людей был Сиф – третий сын Адама, от потомков которого (сифитов) ведет свой род современное человечество. Традиция, приписывающая изобретение «художества письмен» «чадам и роду» праведного библейского праотца Сифа, весьма древняя и фиксируется еще Иосифом Флавием в его знаменитых «Иудейских древностях» (I век).

Предание о Сифе как о первом писце-составителе алфавита мы также находим в «Сказании о письменах» болгаро-сербского книжника XIV–XV веков. Константина Костенецкого, в «Сказании о сложении азбук и составлении грамот» и в «Послании митрополиту Макарию о составлении алфавитов» старца Иосифа (XVI век). Последний, в частности, пишет: «Жидове убо книги писаху, готову сложену грамоту вземше от Сифа сына Адамля; еллином же о жидовские некто Панамид философ и Кадом Милисии и со инеми прочими счиниша азбуку и съставиша грамоту»; «Сиф <…> преж всех Богоу наставляющоу и грамотоу състави. <…> прежде всех грамот бысть жидовская грамота; с тое сняша еллиньстии граматичницы; таж по сих римская и прочии инии мнози; по мнозех же летех – роусьская; после же всех – пермьская». Причем «словеньскаа азбука <…> честна и свята есть и богоизбрана», ибо составлена святыми, тогда как «жидовскую» и «еллинскую» изобрели «нечистые».

Писцом являлся и потомок Сифа, седьмой ветхозаветный патриарх Енох. Более того, в Книге Юбилеев, входящей в канон эфиопской Библии, Енох назван первым «из сынов человеческих, рожденных на земле, который научился искусству письма, знанию, и мудрости». В «Книге о вознесении Еноха Праведного» сказано, что, когда пророк предстал пред Ликом Господа, Бог призвал Веревеила, «единаго архаггела своего», что записывал все дела Господни, повелев ему взять «книгы от хранилниц» и дать Еноху писчую трость, дабы пророк мог писать с гласа архангела. Принеся испещренные мирром книги и вручив Еноху калам, Веревеил на протяжении 30-ти дней и ночей, не умолкая, диктовал ему «вся дела Господня»; а затем приказал Еноху переписать начисто все, что было ему поведано. После этого Енох просидел еще 30 дней и 30 ночей, исписав 360 книг.

Енох. Миниатюра. Метрический парафраз книг Бытия и Исход Георгия Хумна. Греция, XVI век (?). (BL, Add ms 40724)

Так или иначе, согласно традиционным текстам, возникновение письма предстает как одномоментное явление, а само письмо – продуктом деятельности культурного героя, первописца.

В Библии слово «писец» (евр. sopher, греч. γραμματεύς) тождественно слову «книжник». Однако, как отмечает известный исследователь Библии Алексей Лопухин, значение «писец» является более древним. Первое упоминание о писцах мы находим в песне Деворы (Суд. 5:14). Высокая частотность употребления данного термина лишний раз свидетельствует о той огромной роли, которую писцы-книжники играли в жизни древнепалестинского общества.

Книгописцами были библейские пророки-составители ветхозаветного канона, первый из которых – Моисей. Однако лишь единственный пророк – Варух, сподвижник и секретарь Иеремии, – являлся писцом по профессии, представителем знатного иерусалимского рода царских писцов.

Архангел Гавриил, пророк Моисей и Ковчег Завета. Миниатюра. «Временник (Хроника) Георгия Амартола». Писец и художник Максим Прянишников (?). Городец, 1891 год. (РГБ, ф. 242, № 202)

Писцами (не по профессии, но по призванию) были апостолы-евангелисты – фиксаторы новозаветного Откровения. В иконографии книжных миниатюр евангелисты, как правило, представлены в виде писцов в характерной обстановке и с профессиональными атрибутами. Изображения евангелистов предваряют соответствующие Евангелия.
В Средние века особо акцентируется семантическая связь между писцом/письменами, грамотой/мудростью и пророчеством/откровением. Например, в одном из первых памятников, повествующих об изобретении славянских букв (глаголицы), «Житии Константина (Кирилла) Философа» второй половины IX столетия, мы читаем, что славянская азбука явилась результатом божественного откровения святому Кириллу, ниспосланного ему после усиленной молитвы; он же в своем «Прогласе» (60-е годы IX века) обращается к славянам с призывом воспринять слово божественной Премудрости, которое пришло к ним вместе со славянскими буквами.

Кирилл и Мефодий за составлением азбуки. Миниатюра. Радзивиловская летопись. Конец XV века. (БАН, № 34.5.30)

На фреске Успенской церкви в Грачанице представлен один из вариантов иконографической композиции «Премудрость созда Себе храм»: на фоне полукруглого портика с семью колоннами, над которым помещена соответствующая надпись, расположен престол с лежащими на нем писчими принадлежностями; за престолом восседает ангел; в правой руке он держит трость для письма, а в левой – полуразвернутый свиток. Источником данного изображения послужил отрывок из Книги Притчей Соломоновых (9:1–6), понимаемый в традиции как пророчество об установлении в Церкви евхаристического богослужения.

София-Премудрость Божия. Фреска. Алтарная часть церкви Успения Пресвятой Богородицы, живопись 1318–1321 годов. Грачаница

В одном из произведений Романа Сладкопевца (между 480 и 490–ок. 556) Христос, обращаясь к апостолу Петру, говорит: «Я макаю калам и пишу грамоту о даровании милости на вечные времена». «Христе Боже наш, <…> тростию креста обагрением червленым своя персты окровавив, оставителная нам царски подписати человеколюбствовав», – поется в стихире-славнике на «Господи воззвах» Крестопоклонной недели: в отличие от предшествующей ветхозаветной традиции, где письмена и писчие атрибуты обезличены и автономны, в христианстве калам, чернила, хартия и сама фигура Писца предельно антропоморфизируются и персонализируются, выступая главными участниками вселенского метакосмического акта.

Христианство буквально перевернуло царившее прежде в античном мире представление о труде переписчика как о чем-то низком и недостойном. А буквы обретают здесь не только символический, но и самостоятельный эстетический вес. Изменилось и значение слова «каллиграфия» (καλλιγραφία): если раньше этим словом называли изящество слога, то к исходу III в. стали называть красоту письма.

Ко второй половине IV столетия искусство письма становится искусством в прямом смысле этого слова, заняв соответствующее место в системе сложившихся в византийской культуре прикладных искусств. Теперь не одно лишь содержание, но и сам внешний вид письмен, их красота и изящество, способны доставить своему владельцу «сладострастное наслаждение (ἡδονή)». «Объявляем тебе, – читаем в послании императора Константина Великого (272–337) к Евсевию Кесарийскому (между 258 и 265–339/340), – чтобы ты приказал опытным, отлично знающим свое искусство, писцам написать на выделанном пергаменте пятьдесят томов, удобных для чтения <…>. В этих томах должно заключаться Священное Писание, – те части его, которые употребляются при богослужении». «Пиши прямо и строки води прямо, чтобы рука не заносилась у тебя вверх, и не спускалась стремглав вниз. Не заставляй перо ходить извилинами, подобно Езопову раку, но пусть идет по прямой линии, двигаясь вперед как бы по нитке, с помощью которой плотник во всем наблюдает ровность и избегает всякой кривизны. Косое неблаговидно, а прямое приятно на вид, <…>. Итак пиши прямо и не вводи ум в заблуждение косым и кривым своим писаньем», – наставляет святитель Василий Великий (329/30–370).

Василий Великий за перепиской манускрипта. Миниатюра. Служебник. Москва, конец XV века. (ГИМ, Син., № 268)

Столь трепетное отношение к письму могло обосновываться ссылками как на библейские, так и на античные авторитеты. Например, трактат «Тайная тайных», имеющий ближневосточное происхождение и приписываемый «преподобному Аристотелесу», вкладывает в уста Аристотеля (384–322 до Р. Х.), наставляющего Александра Великого, такие слова: «Цари прежние не хвалились ничем другим – только писарями своими, и достигали положения почетного и самого высокого только благодаря им».

Труд книгописца обретает невиданный дотоле престиж, и одним из первых византийских профессионалов на этом поприще был знаменитый Евагрий Понтийский (ок. 345–ок. 399), который, по словам его ученика Палладия Еленопольского, «преизящно писал оксиринхским пошибом». Многие византийцы, невзирая на происхождение, стали носить с собой тростниковые перья и чернильницы.

В эпоху поздней Античности складываются благоприятные условия для развития не только собственно каллиграфии, но также и книжной живописи: если Ветхий Завет строго-настрого запрещал создавать фигуративные изображения, то в новозаветной традиции данный запрет снимается, ибо «Слово плоть бысть» (Ин. 1:14); то есть Слово обрело Лик, заложив тем самым предпосылки для появления в христианских книгах фигуративной живописи («лиц»). В связи с этим глубокое символическое значение обретают предания о царе Авгаре и Плате Вероники: Бог Сам изображает Себя и призывает делать это других, по словам Софрония Иерусалимского (560–638), «прекрасными живописными изображениями и золотыми и серебряными памятниками, <…>, насколько кто может и хочет, <…> получая взамен тленного неувядаемое, вместо временного вечное». Более того, факт божественного Воплощения даровал санкцию на изображение не только Бога, но также ангелов, святых и обычных людей.

Причащение апостолов. Миниатюра. Россанский кодекс. Византия, VI век. (Епархиальный музей сакрального искусства в Россано)

На протяжении I тысячелетия по Р. Х. в областях, находившихся под культурным влиянием Империи ромеев, происходит становление региональных алфавитов, напрямую связанное с распространением христианства, и, как следствие, становление искусства рукописной книги. Так, во II–IV веках благодаря переводчикам Библии на египетский формируется коптская графика. В первой трети IV столетия при перешедшем в христианство царе-реформаторе Эзане оформляется эфиопское письмо. В VI веке в христианском княжестве Лахмидов, располагавшемся на территории современного Ирака, путем преобразования арамейского письма было разработано арабское. Христианские монахи стояли у истоков армянского и грузинского алфавитов, глаголицы и кириллицы.

Интересно отметить, что если в Западной Европе грамотность оставалась по преимуществу прерогативой монашества, из представителей которого и рекрутировались переписчики, то на востоке христианского мира картина была гораздо более пестрой: среди переписчиков и оформителей книг встречаются выходцы не только из духовного, но и из дворянского, торгового, ремесленного и даже крестьянского сословий – здесь грамотность оставалась доступной для различных слоев населения. Например, среди книгописцев средневековой Руси мы находим представителей всех социальных слоев – от крестьян и казаков до великих князей и царей.

В буквальном смысле «царским делом» была каллиграфия в Византии: уже в V веке в качестве талантливого переписчика прослыл император Феодосий II Младший (401–450), получивший прозвище «Каллиграф».

Состав писцов рассматриваемого региона был неоднороден не только в социальном, но и в гендерном отношении. Так, по сообщению Евсевия Кесарийского, в распоряжении Оригена (ок. 185–254), имевшего собственный скрипторий, были специально обученные писцы-девушки (коры), к услугам которых он прибегал в случае необходимости переписать что-либо особо красивым почерком. Впрочем, на Ближнем Востоке женщины-писцы известны еще со времен Вавилонского царства. В Средние века женщины-переписчики встречались среди коптов и ромеев, болгар и русских... В частности, рукой императрицы Феодоры (815–867), супруги императора Фиофила, было написано роскошное Четвероевангелие на пурпурном пергамене (РНБ, Греч., № 53).

Начало Евангелия от Марка. Четвероевангелие Феодоры (Пурпурное Евангелие). Константинополь, IX век. (РНБ, Греч., № 53)

Из источников известно, что перепиской книг также занимались княжна Евфросиния Полоцкая (1101–1173) и княгиня Ольга Романовна (ум. после 1289 г.), супруга волынского князя Владимира Васильковича. Сохранился список «Глав Григория Синаита» 1614 года, переписанной «писицей» (как она сама себя называет) Акулиной.

Доля женщин среди русских каллиграфов существенно возрастает в XVIII–XX веках, когда традиционное книгописание практиковалось преимущественно в среде старообрядцев. Эта тенденция прослеживается, прежде всего, у беспоповцев (то есть старообрядцев, не приемлющих священства). В частности, женщины составляли бóльшую часть книгописцев Выголексинского общежительства. Так, сохранились две рукописные тетрадки 1780-х годов, которые, демонстрируя собственное мастерство, переписывали 28 писиц, ставя на полях свои инициалы (РНБ, Q.I.1083, л. 26–33об.). «Знатныя писицы, всяк в своей светлицы, / Оне перьями черкают, книги составляют» – поется в сочиненной на Выгу в 1840-х годах «Псальме выголексинских девиц» (ИРЛИ РАН, колл. Лукьянова, № 13, л. 1–5об.). Пространная выходная запись одного из нижегородских эсхатологических сборников гласит, что его в 1907 году переписала и оформила инокиня Аполлинария из деревни Демидово в подарок своей настоятельнице.

На Руси «писцом» впервые назвал себя Захария – переписчик Псалтыри 1296 года («Псалтырь княгини Марины»). Причем, по словам переписчика, он имел «из детьска обычая многе написав богословия святых книг». Листы с выходной записью Захарии сохранились в составе другого кодекса – так называемой «Псалтири Кюра Костинича» (ГИМ, Син., № 235), датируемой началом 1340-х годов – до июля 1343-го, когда заказчик рукописи был убит.

Помимо термина «писец», в источниках также встречаются слова «книгописец» (высокий стиль), «писарь», «писака», «пищик», «мастер» и «доброписец». Последнее определение, представляющее собой перевод (кальку) греческого «καλλιγράφος», весьма показательно, и на нем стоит остановиться подробнее. Переписка и украшение книг – дело богоугодное («доброе»). А для традиционной эстетики (при всей условности данного понятия по отношению к Средневековью) добро и есть красота, их связь неразрывна: красиво (добрò, доброзрáчно, лéпо) лишь то, что отвечает нормам, заложенным в «божественных книгах». Именно поэтому труд книгописца (будь то писца-каллиграфа, миниатюриста-зографа или златописца-хризографа) необходимым образом был сопряжен с аскетической практикой. Право свидетельствовать о божественной красоте художник получал лишь сам становясь свидетелем и носителем этой красоты: «горе пишущим Святыя Божии книги, а страха Божия и веры правы в сердце – Богу не имуще. Таковый осужден есть муце вечной и огню негасимому».

В скриптории Троице-Сергиевой лавры. Миниатюра. «Житие преподобного Сергия Радонежского». 1590-е годы. (НИОР РГБ, ф. 304/III, № 21)

По словам Дмитрия Лихачева, «средневековый книжник, создавая или переписывая произведение, создает известное литературное “действо”, “чин”. Чин этот существует сам по себе». Другими словами, процесс создания манускрипта в своей основе является архетипическим: переписывая рукопись, писец-каллиграф работает по лекалу, заданному самой традицией, следуя фундаментальному для любой традиционной культуры принципу ритуального повторения. В данном контексте уместно вспомнить литургический термин «подобен» (προσόμοιον) как закон повторяемости мелодико-ритмической модели богослужебного пения. Восходящий к акту сотворения первочеловека (Быт. 1:26–27) принцип уподобления («подобна») как следование некогда установленной освященной модели лежит в основе не только литургической практики, но и всех составляющих традицию элементов. Создавая или копируя манускрипт, книгописец соотносил себя (пусть даже на подсознательном уровне) с соответствующим первообразом – «благочестивыми предками», «отцами», персонажами Священной истории. Так, например, лето-писец вел свое повествование от начала земной истории до ее апокалипсического завершения, подобно тому, как Творец ведет Книгу Жизни всего человечества, а «незримый писец» записывает в свиток деяния каждого из «сынов человеческих». Представляя собой своеобразный семантический фонд, Священная история заново переживалась («переписывалась») здесь и сейчас, проецируясь в жизнь каждой отдельной личности, рода и государства. Данная концепция воплощалась, в частности, и в непосредственном копировании старинных книгописных образцов.

На протяжении веков переписка и украшение книг не только удовлетворяли потребность в творчестве и ретрансляции тех или иных традиционных текстов, но и давали чувство сопричастности заветной старине, «преданию отцов», божественной Премудрости, иными словами – включенности в пространственно-временной континуум собственной общины и, как следствие, надежной нравственно-психологической опоры и защищенности. Переписка «божественных книг» мыслилась как акт практического благочестия, «умной молитвы». Рукопись часто считалась более ценной не только в материальном, но и в духовном плане; а профессиональный книгописец как хранитель традиции, восходящей к пророческим временам, неизменно пользовался всеобщим уважением и почетом. В Эфиопии подобное отношение к рукописям и их создателям наблюдается до сих пор.

Книгописец. Монастырь Дебре-Либанос, Эфиопия. Фото 2014 года

Книгописное мастерство часто передавалось от отца к сыну. В христианском Египте существовали целые династии диаконов-книгописцев. В Грузии также известны династии писцов, причем все они со временем оформились в книгописные школы, поскольку в каждой семье практиковался свой собственный стиль письма и оформления рукописей – так возникли каллиграфические школы Бедисмцерлишвили, Месхишвили, Чачикашвили и др. В России в конце XIX–начале XX века на книгописном поприще прославилась вологодская семья Каликиных, принадлежавшая к общине старообрядцев-филипповцев. Один из ее представителей, Федор Каликин (1876–1971), ставший реставратором Эрмитажа, впоследствии вспоминал: «Мы с моим братом, ему было 10–11 лет, а мне 11–12, только и занимались тем, что писали лицевые цветники и Апокалипсисы, много нами было написано» (ИРЛИ, Завол., № 160). Известному городецкому каллиграфу Ивану Блинову (1872–1944) наследовал его старший сын, чей талант уже в 17 лет мало уступал отцовскому.
Таким образом, фигура писца-каллиграфа, как и сам феномен традиционной книжности, объединивший в себе эстетико-изобразительное и литературное начала, представляет собой органичную часть зародившейся на Ближнем Востоке духовной традиции и не может рассматриваться вне ее рамок. Ремесло книгописца есть не что иное, как основополагающая деталь огромной средневековой мозаики, все кусочки которой являются взаимопригнанными элементами нерушимого целого. Единство этого целого обусловлено вероучительной доктриной. Cоединив в себе прошлое, настоящее и будущее, труд книгописца веками являлся одним из столпов традиционной культуры, у истоков которого – сакральные персонажи библейского повествования.
БИБЛИОГРАФИЯ

1. Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1997.

2. Аверинцев С. С. Типология отношения к книге в культурах Древнего Востока, античности и раннего средневековья // Античность и античные традиции в культуре и искусстве народов советского Востока. М., 1978.

3. Агеева Е. А., Кобяк Н. А., Круглова Т. А., Смилянская Е. Б. Рукописи Верхокамья XV–XX веков. Каталог. Из собрания Научной библиотеки Московского университета им. М. В. Ломоносова. М., 1994.

4. Бахтiаровъ А. А. Исторiя книги на Руси. СПб., 1890.

5. Бíблїѧ сирѣчь книги Свѧщеннаго Писанїѧ Ветхагѡ и Новагѡ Завѣта. М., 1900.

6. Гудков А. Г. Иван Гаврилович Блинов: «книжных дел мастер» из Городца. К 70-летию со дня кончины. Коломна, 2015.

7. Гудков А. Г. Эфиопский книгописец (по материалам миниатюрной живописи XIV–XVIII веков и полевых исследований конца XX–начала XXI века) // Miscellanea Orientalia Christiana. Восточнохристианское разнообразие / Российский государственный гуманитарный университет, Институт восточных культур и античности; Ruhr-Universität Bochum, Seminar für Orientalistik und Islamwissenschaft. М., 2014. С. 258–284.

8. Данилевский И. Н. Повесть временных лет: Герменевтические основы изучения летописных текстов. М, 2004.

9. Дионисий Фурноаграфиот. Ерминия или наставление в живописном искусстве, составленное иеромонахом и живописцем Дионисием Фурноаграфиотом / Пер. с греч. Порфирия, епископа Чигиринского. М., 1993.

10. Ефрем Сирин, прп. Творения. Т. 4. М., 1995.

11. Иосиф, инок. Послание инока Иосифа митрополиту Макарию о составлении алфавитов // Макарий (Веретенников), архимандрит. Жизнь и труды святителя Макария, митрополита Московского и всея Руси. М., 2002. С. 451–452.

12. Иосиф Флавий. Иудейские древности. В 2-х т. / Пер. Г. Г. Генкеля. Минск, 1994.

13. Каждан А. П. Книга и писатель в Византии. М., 1973.

14. Кисилева М. С. Учение книжное: текст и контекст древнерусской книжности. М., 2000.

15. Книга Еноха / Подгот. текста, пер. и коммент. Л. М. Навтанович // БЛДР. Т. 3: XI–XII века. СПб., 1999. С. 204–241.

16. Комашко Н. И., Кириков А. А., Гудков А. Г. Старообрядческие художественные центры // Небесный Нижний: Святые и святыни Нижегородской земли. Каталог выставки к празднованию 800-летия Нижнего Новгорода. Нижний Новгород, 2021. С. 410–419.

17. Лебедевъ А. П. Профессiя церковнаго писателя и книжное дѣло въ древне-христiанское время: (Черты одной изъ сторонъ церковно-исторической жизни II–V вѣковъ) // Прибавленiя къ Творенiямъ св. Отцовъ. Ч. 41. Кн. 1. М., 1888. C 153–252.

18. Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. 3-е изд., доп. М., 1979.

19. Лихачева В. Д. Искусство книги. Константинополь. XI век. М., 1976.

20. Лопухинъ А. П. Толковаѧ Библїѧ или комментарiй на всѣ книги Священнаго Писанiя Ветхаго и Новаго Завѣта. Т. 3. СПб., 1906.

21. Лукин П. Е. Письмена и Православие: Историко-филологическое исследование «Сказания о письменах» Константина Философа Костенецкого. М., 2001.

22. Маркелов Г. В. «Налепные образцы» в традиционном книгописании // ТОДРЛ. Т. 53. СПб., 2003. С. 264–288.

23. Матвеенко В. А., Щеголева Л. И. Временник Георгия Монаха (Хроника Георгия Амартола): рус. текст, коммент., указ. М., 2000.

24. Морозова Н. А. Книжность староверов Эстонии. Тарту, 2009.

25. Ѡ исповѣданiи Евгинѣ и ѡ въспросѣ вноучѧтъ еа, и ѡ болѣзни Адамовѣ // Ложныя и отреченныя книги русской старины, собранныя А. Н. Пыпинымъ / Памятники старинной русской литературы, издаваемые Графомъ Григорiемъ Кушелевымъ-Безбородко. Вып. 3. СПб., 1862. С. 1–7.

26. Палладiй, епископъ Еленопольскiй. Лавсаикъ, или повѣствованiе о жизни святыхъ и блаженныхъ отцевъ. 3-е изд. СПб., 1873.

27. Писания выговцев: Сочинения поморских старообрядцев в Древлехранилище Пушкинского Дома. Каталог-инципитарий / Cост. Г. В. Маркелов. СПб., 2004.

28. Понырко Н. В. Федор Антонович Каликин — собиратель древних рукописей // ТОДРЛ. Т. 35. Л., 1980. С. 446–450.

29. Сметанин В. А. Византийское общество XIII–XIV вв. (по данным эпистолографии). Свердловск, 1987.

30. Соболевскiй А. И. Славяно-русская палеографiя. 2-е изд. СПб., 1908.

31. Софронiй Iерусалимскiй, свт. Похвальное слово святымъ Киру и Iоанну // Дѣянiя Вселенскихъ Соборовъ. Т. 7. 3-е изд. Казань, 1909. С. 137.

32. Стоглавъ. СПб., 1863.

33. Столярова Л. В., Каштанов С. М. Книга в Древней Руси (XI–XVI вв.). М., 2010.

34. Столярова Л. В. Псалтирь княгини Марины 1296 г. или Псалтирь боярина Кюра Костинича ок. 1343 г.? // Сообщения Ростовского музея. Вып. 9. Ярославль, 1998. С. 19–30.

35. Тайная тайных / Подгот. текста, пер. и коммент. Д. М. Буланина // БЛДР. Т. 9: Конец XV–первая половина XVI века. СПб., 2000. С. 372–423.

36. Трїѡдь постнаѧ. М.: Типографїя при Преѡбраженскомъ богадѣленномъ домѣ, 1910.

37. Трїѡдь цвѣтнаѧ. М.: Типографїя при Преѡбраженскомъ богадѣленномъ домѣ, 1913.

38. Флоря Б. Н. Сказания о начале славянской письменности. СПб., 2004.

39. Черная Л. А. О понятии «чин» в русской культуре XVII века // ТОДРЛ. Т. 47. СПб., 1993. С. 343–356.

40. Шарпен Д. Чтение и письмо в Вавилонии / Пер. с фр. И. С. Архипова. М., 2009.

41. Шляпкинъ И. А. Русская палеографiя по лекцiямъ, читаннымъ въ Императорскомъ С.-Петербургскомъ Археологическомъ Институтѣ. СПб., 1913.

42. Элиаде М. Космос и история. Избранные работы / Пер.: А. А. Васильева, В. Р. Рокитянский, Е. Г. Борисова, предисл. Н. Я. Дараган, вступ. ст. и коммент. Н. Я. Дараган, послесл. В. А. Чаликовой. М., 1987.

43. Элиаде М. Ностальгия по истокам / Пер. с фр. и предисл. В. П. Большакова. М., 2006.

44. Элиаде М. Священное и мирское / Пер. с фр., предисл. и коммент. Н. К. Гарбовского. М., 1994.

45. Юхименко Е. М. Выговская старообрядческая пустынь: Духовная жизнь и литература. В 2-х т. Т. 1–2. М., 2002.

46. Ἡ Ἁγία Γραφή. Ἡ Παλαιὰ Διαθίκη καὶ ἡ Καινὴ Διαθίκη. Ἀθῆναι, 2008.

47. Balicka-Witakowska E. Preparation of manuscripts // Encyclopaedia Aethiopica. Vol. 3: He–N. Wiesbaden, 2007. P. 749–752.

48. Debié M. Livres et monastères en Syrie-Mésopotamie d'après les sources syriaques // Études syriaques 7: Le monachisme syriaque (2010). P. 123–168.

49. Mellors J., Parsons A. Ethiopian Bookmaking. London, 2002.

50. Mellors J., Parsons A. Scribes of South Gondar. London, 2002.

51. Nosnitsin D. A. Ethiopian manuscripts and Ethiopian manuscript studies: a brief overview and evaluation // Gazette du Livre Médiéval 58 (2012). P. 1–16.

52. Sergew H. S. Bookmaking in Ethiopia. Leiden, 1981.

53. The Book of Jubilees / Transl. by J. C. VanderKam // Corpus Scriptorum Christianorum Orientalium 511; Scriptores Aethiopici 88. Lovanii, 1989.

54. Walter C. Art and Ritual of the Byzantine Church. London, 1982.

55. Wright J. E. Baruch ben Neriah: from biblical scribe to apocalyptic seer. Columbia, 2003.